Архитектура капиталистических стран ХХ в. Основные тенденции развития после 1917 г. 20
При всем различии таких направлений, как «архитектурный пуризм» Мис ван дер Роэ, неоклассицизм, брутализм, все они в той или иной мере основывались на рационалистическом подходе к архитектуре. В середине 1950-х годов возникают тенденции, принципиально отвергающие роль рационального начала, явно противоречащего алогичности и иррациональности всего капиталистического порядка. Иррационализм не был единым явлением — его порождало и неприятие действительности, протест против буржуазной самоуспокоенности и наряду с этим мистицизм, утверждение бессилия человека и его разума.
Характерно, что толчок к возникновению таких тенденций дал Ле Корбюзье. Его эволюция от «божественной геометрии» 20-х годов до капеллы в Роншане (1954 г.) определялась не только развитием художественных средств самой архитектуры — постепенным вовлечением в их число все более сложных форм, сопоставления фактур, цвета. Менялось и мировоззрение архитектора. «Картезианский рационализм» конца 20-х годов с его прямолинейной логикой казался наивным после исторических потрясений, выпавших на долю человечества за последние десятилетия. Место рационализма заняла пессимистическая философия экзистенциализма с присущим ей противопоставлением свободы и разума. Личность по ее концепциям утверждает себя через отрицание и преодоление логической необходимости. Техника воспринимается как самостоятельная сила, парализующая духовную жизнь.
Подобный подтекст определил форму капеллы в Роншане: организация материала подчинена здесь, как в скульптуре, пластической форме, в которую воплощен образ-символ. Форма абстрагирована от конструкции и свойств материала; она как бы воплощает интуитивность творческого процесса, «творческую волю», освобожденную от диктата разума.
Эволюция взглядов Ле Корбюзье была выражением одной из тенденций развития буржуазного мировоззрения. К иррационализму пришли и некоторые другие архитекторы. Так, вехами творческого пути итальянца Дж.Микелуччи были суховато-логичное здание вокзала во Флоренции (1935 г.) и отмеченное пессимистически-сумбурной алогичностью форм здание церкви на Дороге Солнца (1964 г.). Таков путь мастера, который утратил веру в плодотворность разума при столкновении с действительностью.
Иррационализм неизбежно приходит в столкновение с объективными свойствами материально-технической основы архитектуры. Преодоление (хотя бы только видимое, кажущееся) закономерностей, которым она должна подчиняться, рождает значительные сложности для осуществления сооружений. Последовательно-иррационалистические произведения в архитектуре поэтому немногочисленны и связаны главным образом с культовым строительством. Но иррационализм открыл дорогу «новому барокко». Его наиболее яркие проявления можно видеть в творчестве итальянских, испанских и латиноамериканских архитекторов.
Здесь доминирует стремление к нарочито обостренным контрастным сопоставлениям объемов, к предвзятому отказу от прямоугольности, заменяемой драматическим напряжением острых углов и косых срезов, к сложности криволинейных форм. Господствует асимметрия, но чаще всего ее возникновение диктуется не логикой пространственной организации функции, а отвлеченным стремлением к динамичности композиций (в иных случаях и вопреки логике). Остраненность формы выходит на первый план. Сооружение создается как абстрактная скульптура, а функция приспосабливается к форме, подчиняющейся только собственным законам.
В театральной аффектации построек итальянца Луиджи Моретти, ориентирующегося на заказчика из буржуазной элиты, ощутим рассудочный расчет, стремление к рекламе. В иных случаях «необарокко» используется как форма вызова усредненным, конформированным вкусам обывателя. Сложнее фигура крупнейшего бразильского архитектора О.Нимейера. Этот мастер ясно видит глубину социальной несправедливости, необходимость переустройства общества и вместе с тем невозможность решить общественные противоречия в рамках самой архитектуры. Это обесценивает для него самую сущность рационалистического метода. В формотворчестве, самодовлеющем профессиональном эксперименте он ищет выход для творческих сил.
В картине развития архитектуры 1950-х годов видное место занимали интерпретаторы идей, пользовавшиеся славой и успехом, которые многократно изменяли свою творческую направленность. Причиной такой изменчивости отнюдь не всегда было рассудочное желание использовать конъюнктуру, выбирая тенденцию, дававшую максимальные шансы на успех. Во многих случаях изменчивость была следствием нестабильности личности, преобладания внешних влияний над внутренним развитием. Одна из типичных фигур такого рода — работавший в США Ээро Сааринен. В начале своего короткого творческого пути он следовал за Мис ван дер Роэ, но среди его построек и скульптурно-пластический аэровокзал им. Кеннеди в Нью-Йорке, и неоклассицистические здания посольств, и типичные для «историзма» 1950-х годов новые корпуса Йельского университета.
Важным явлением этого периода было развитие строительной техники, происходившее как бы «самопроизвольно», по инициативе инженеров, — ситуация, в чем-то напоминающая сложившуюся в конце прошлого столетия. В экспериментальном строительстве накапливался арсенал новых форм, еще не получивших полноценного художественно-пластического осмысления. Развивались многочисленные варианты большепролетных пространственных покрытий — сводов-оболочек, складок, подвесных систем, стержневых конструкций, что заметно повлияло на характер формообразования в архитектуре последующего десятилетия.
В конце 50-х годов было начато осуществление двух наиболее крупных экспериментов в градостроительстве капиталистических стран. Они были связаны со строительством новой столицы Бразилии — города Бразилиа — и столицы индийского штата Пенджаб — города Чандигарха. Эти города получили четкую структуру плана с ясно выявленными линейными ориентирами, которые создает дифференцированная уличная сеть. Несмотря на то что их проектирование осуществлялось под руководством крупных мастеров — О.Нимейера, Л.Коста, Ле Корбюзье, выразительность облика городов в целом не была достигнута. Системы объемов и пространств не складывались в органическое единство. Воздействие новых комплексов застройки на психику людей оказалось удручающим. Создание полноценной городской среды целостных организмов большого масштаба оказалось вне возможностей современной архитектуры Запада.
Задачи архитектуры в 1950-е годы сильно усложнились по сравнению с межвоенным периодом. Они требовали активного обмена информацией и широкого обсуждения принципиальных проблем. В этих условиях узкогрупповая форма международной организации архитекторов, какой был CIAM, себя изжила. Кризис CIAM наступил в 1956 г., во время 10-го конгресса в Дубровнике. Группа, готовившая его материалы («Бригада 10»), куда входили Я.Бакема, А. ван Эйк, Ж.Кандилис, А. и П.Смитсон и др., выступила против диктата членов-учредителей. Это столкдовение фактически положило конец существованию организации.
Реальным задачам послевоенных лет в гораздо большей степени отвечала деятельность учрежденного в 1948 г. Международного союза архитекторов (MCA — UIA), объединившего на демократической основе творческие организации многих стран мира и ставшего открытой, массовой организацией. MCA способствовал развитию официальных и дружеских контактов между архитекторами различных стран; важное значение имело участие в его работе зодчих социалистических государств. Конгрессы MCA, собиравшие участников, представлявших почти все страны мира, открыли возможность всестороннего и широкого обсуждения важнейших принципиальных проблем. Такая форма работы гораздо больше отвечала характеру деятельности архитекторов, определившемуся в 1950-е годы, чем методы, которые использовались CIAM.