Архитектура капиталистических стран ХХ в. Основные тенденции развития после 1917 г.
Настоящий блок посвящен архитектуре капиталистических стран в период общего кризиса капитализма, начало которому положили первая мировая война и Великая Октябрьская социалистическая революция в России. Октябрьская революция была не только русской революцией — ее породил ход развития общества в мировом масштабе. С ее началом человечество вступило в эпоху новейшей истории — эпоху борьбы двух противоположных общественных систем, эпоху социалистических и национально-освободительных революций, эпоху кризиса империализма, крушения колониальной системы, эпоху перехода на путь социализма все новых и новых народов.
Развитие архитектуры в капиталистических странах после Октября 1917 г. шло сложными, извилистыми путями. Направление этого развития претерпевало крутые, на первый взгляд неожиданные изменения, оно расщеплялось на течения, казалось бы несовместимые, образуя калейдоскопически пеструю общую картину. Изменчивость, неустойчивость стали характерны не только для сферы формальных исканий, но и для отношения ко всему комплексу проблем зодчества. Однолинейная «буржуазность» архитектуры периода подъема буржуазии сменилась борьбой социально-противоречивых тенденций, порожденных обострением и усложнением противоречий капиталистического строя.
В последней четверти XIX в. архитектура капитализма была внешне разнохарактерна, но ее пестрота была в значительной мере порождена художественным методом эклектизма, служившим выражению буржуазной идеологии. По своей направленности архитектура того времени всецело подчинялась интересам буржуазии. Социальные контрасты в застройке быстро разраставшихся городов были обнажены, очевидны. На одном полюсе — выставленная напоказ, преувеличенная, подчас поддельная, роскошь зданий, служивших удовлетворению потребностей господствующего класса, уверенного в своей силе. В них вещественно воплощались его образ жизни, его социальная психология и художественные вкусы. На другом полюсе — неприкрытая утилитарность сооружений, связанных со сферой производства, и построек рабочих окраин, нередко не обеспечивающих даже минимально необходимых условий физического воспроизводства рабочей силы.
Изменившееся в XX столетии и особенно после Октября 1917 г. соотношение социальных сил привело к тому, что эта картина усложнилась. Пролетариат не только вырос количественно, он стал более сплоченным и организованным, осознал свою силу и научился отстаивать свои интересы. Буржуазия была вынуждена маневрировать, идти на уступки, и в архитектуре стали возникать явления, связанные с материальными потребностями рабочего класса, его коллективистскими навыками и социальной психологией.
Эти ростки новой архитектуры возникали прежде всего в связи с борьбой за решение жилищного вопроса, который при капитализме неизменно остается одной из самых острых социальных проблем, затрагивающих интересы пролетариата (показательный пример — муниципальное жилищное строительство в так называемом «красном поясе» Парижа). Появляются и типы общественных сооружений, связанные с растущей организованностью пролетариата: рабочие клубы и дома культуры, здания рабочих партий и профсоюзов (среди них столь значительные произведения зодчества, как Дом культуры рабочих в Хельсинки, арх. А.Аалто; здание ЦК компартии Франции в Париже, арх. О.Нимейер). В таких начинаниях используется опыт архитектуры стран социализма, где подобные типы зданий получили широкое развитие.
Разумеется, однако, что потребности рабочего класса не могут получить полноценного и всестороннего отражения в архитектуре капиталистического общества. Буржуазия пытается использовать уступки пролетариату для подавления его социальной активности: им придается форма, при помощи которой господствующий класс стремится воздействовать на образ жизни и психологию рабочих.
В одних случаях принимаются меры для того, чтобы внедрить в рабочую среду специфические элементы мелкобуржуазного быта: так, популяризируется разобщенность, идиллическая замкнутость жизни в обособленных «домиках с садиками». В других случаях жилищное строительство, осуществляемое крупными фирмами для своих рабочих, используется для того, чтобы распространить за пределы предприятия влияние организационной системы, превращающей человека в придаток машины, подчиненный ритму производства. Эту систему стремятся сделать нормой жизни для тех, кто трудится. Человек оказывается всецело привязанным к предприятию, втиснутым в рамки тотальной стандартизации, охватывающей вслед за сферой труда сферу быта и отдыха.
В 30-е годы последовательным воплощением такого принципа были поселки и города, создававшиеся в Чехословакии и других странах обувной фирмой «Батя»; фабричные корпуса, жилые постройки, торговые учреждения строились фирмой, принадлежали ей и управлялись ее администрацией (как, например, в «столице» фирмы — г. Злин, Чехословакия). В годы после второй мировой войны подобные эксперименты становятся и шире, и разнообразнее. Иногда они цинично откровенны: таковы полностью подчиненные военизированному контролю, живущие по строго установленному регламенту городки при секретных заводах и научно-исследовательских комплексах США, своего рода «идеальные модели» тоталитарной организации; иногда они искусно маскируются: такова прикрытая демагогией «патернализма» и «народного капитализма» утонченная система всепроникающего контроля на предприятиях итальянской фирмы «Оливетти» и в связанных с ними поселках.
В политических целях — для расслоения рабочего класса — используется и кооперативное строительство, дающее возможность только квалифицированным, высокооплачиваемым рабочим получить сравнительно комфортабельные квартиры, в то время как для низкооплачиваемых рабочих и тех, кто не имеет полной занятости, это совершенно недоступно. Контраст между относительным материальным благополучием части трудящихся и невыносимыми жилищными условиями людей, не имеющих возможности покинуть трущобы и переселяющихся в самодельные лачуги «бидонвиллей» и «сквоттеров» (когда эти трущобы сносят), сохраняется неизменно.
Однако в период подъема рабочего движения в строительстве так называемых «дешевых» домов кристаллизовались черты жилища нового типа — экономичного, обладающего рациональной внутренней организацией, входящего как одна из множества равных ячеек в единый организм многоквартирного дома. В некоторых странах, где рабочие организации обладали достаточной силой, развивались зачатки систем общественного обслуживания и на их основе формировались жилые комплексы, возникали новые типы общественных зданий (характерный пример — жилые комплексы рабочих районов Вены конца 20-х годов).
Говорить о том, что вся в целом современная архитектура Запада определяется прямым противостоянием буржуазного и растущего пролетарского, было бы, однако, непозволительным упрощением.
Типы жилищ, создание которых было результатом борьбы рабочего класса, в значительной мере используют так называемые «средние слои» — мелкая буржуазия и промежуточные социальные группы населения: работники разрастающегося административно-управленческого аппарата, техническая интеллигенция, люди свободных профессий. Количественный рост этих социальных групп в капиталистических странах за последние десятилетия (В США, например, с 1900 по 1965 г. число конторских служащих возросло более чем в 12 раз и превысило 11 млн. человек, а число научно-технических специалистов увеличилось с 1,2 до 8,9 млн. человек. К 1975 г. ожидался рост численности этих категорий работников до 14,6 и 13,2 млн. человек (Statistical abstract of United States, 1967, p. 230)) в значительной мере отразился и на характере жилищного строительства) в целом. Коллективистские тенденции рабочего класса сталкиваются при этом с тенденциями индивидуалистическими. Вместе с образом жизни «промежуточных слоев» формируется и связанная с ним архитектура компромисса.
Постройки, предназначенные для удовлетворения потребностей верхушки господствующих классов, становятся все более изысканными и поражающе необычными. «Необычность» выдвигается как форма самоутверждения буржуазной элиты. Однако теперь роскошь жилищ и их подчеркнуто индивидуальный характер служат средствами поддержания престижа владельца в его собственной социальной среде, а не перед лицом всего общества. Представители монополистической буржуазии отнюдь не стремятся демонстрировать «сладкую жизнь» перед трудящимися классами. Не случайно жилища «тех, кто наверху» строятся вне городов или в обособленных фешенебельных районах.
Монополии выступают как анонимные, безликие силы. Тем более значительной для зданий, где размещается их аппарат управления, становится функция престижа. В архитектуре этих построек как бы персонифицируется экономическая и политическая мощь промышленных концернов и крупнейших банков. Офисы становятся не только утилитарными деловыми сооружениями, но и зданиями-символами. Они образуют заметные акценты в структуре города, их облик становится подавляюще монументальным или броско претенциозным.